
Сатира бесстрашная, но не бесстрастная (по произведениям Г.Р. Державина)
Дворянский сын Державин начал свою службу в Преображенском лейб-гвардии полку рядовым солдатом и только через десять лет получил самый первый офицерский чин прапорщика. «Куртуазная» поэзия помогла ему в мгновение ока взлететь до таких высот, что Державин одно время был личным секретарем императрицы и весьма доверенным лицом.
Все десять лет жестокой солдатчины Державин, закованный гвардейскими уставами караульной службы, писал стихи, не придерживаясь никаких правил классицизма, вроде вот такой профанации:
На кабаке Борея
Эол ударил в нюни;
От вяхи той бледнея,
Бог хлада слякоть, слюни
Из глотки источил,
Всю землю замочил.
Муза у него - «кабацкая певица», поет не стихеры, а орет: «ширень да вирень II Да лист, братцы, трава...». Языческие божества времен года - вечно пьяные девки, гораздые танцевать и буянить. Такое литературное упражнение в пародийном стиле встретится гораздо позже любому школьнику: в белорусской литературе - «Тарас на Парнасе» - и в украинской - «Энеида навыворот». Но интересно отметить, что в этих стихах Державина совсем нет сатиры, хотя сатирическое направление все же преобладает в творчестве поэта. Особенно достается вельможам: ... украшение одежд
Шутов в вельможи наряжает.
Близость к трону личного секретаря императрицы позволяет Державину не только щекотать их насмешками, а напрямую обличать:
Осел останется ослом,
Хоть осыпь его звездами;
Где надо действовать умом,
Он только хлопает ушами.
Поэт и сам был изрядным вельможей, но никто не смог его обвинить в глупости или невежестве. Но все же характерна для Державина прежде всего тонкая лирическая шутка - легкая ирония. Вот как утешает Венера страдания своего младенца Купидона, укушенного пчелой:
«Суди ж: коль так пчелы
Тебя терзает жало,
Что ж твой удар стрелы?»
Так шутит уже не рядовой гвардии, кутилка-стихоплет, а придворный поэт, призванный услаждать своими стихами изысканный слух царицы и ее фаворитов. Но элегантная манерность в духе классицизма не кажется у Державина приторной:
Если б милые девицы
Так могли летать, как птицы,
И садились на сучках,
Я желал бы быть сучочком,
Чтобы тысячам девочкам
На моих сидеть ветвях.
Необычайная мелодичность этого стиха привлекала многих композиторов, стих превратился в песню, в которой народные исполнители шлифовали слова до тех пор, пока песню в двадцатом веке не стали прокатывать по трактирам уже под видом городско-
го романса. Державин довел лирическую шутку до классического совершенства, но все же главной музой его была сатира:
Поймали птичку голосисту
И ну сжимать ее рукой.
Пищит бедняжка вместо свисту;
А ей твердят: «Пой, птичка, пой!»
В этом элегантном скетче больше личного мужества и бесстрашия, чем поэтического мастерства. Так поэт ответил на настойчивые напоминания императрицы Екатерины Великой посвятить ей еще одну оду, достойную прежней «Фелицы». Видно, прав был Пушкин, которого Державин «заметил и, в гроб сходя, благословил», что «служенье муз не терпит суеты»... канцелярской.
Все десять лет жестокой солдатчины Державин, закованный гвардейскими уставами караульной службы, писал стихи, не придерживаясь никаких правил классицизма, вроде вот такой профанации:
На кабаке Борея
Эол ударил в нюни;
От вяхи той бледнея,
Бог хлада слякоть, слюни
Из глотки источил,
Всю землю замочил.
Муза у него - «кабацкая певица», поет не стихеры, а орет: «ширень да вирень II Да лист, братцы, трава...». Языческие божества времен года - вечно пьяные девки, гораздые танцевать и буянить. Такое литературное упражнение в пародийном стиле встретится гораздо позже любому школьнику: в белорусской литературе - «Тарас на Парнасе» - и в украинской - «Энеида навыворот». Но интересно отметить, что в этих стихах Державина совсем нет сатиры, хотя сатирическое направление все же преобладает в творчестве поэта. Особенно достается вельможам: ... украшение одежд
Шутов в вельможи наряжает.
Близость к трону личного секретаря императрицы позволяет Державину не только щекотать их насмешками, а напрямую обличать:
Осел останется ослом,
Хоть осыпь его звездами;
Где надо действовать умом,
Он только хлопает ушами.
Поэт и сам был изрядным вельможей, но никто не смог его обвинить в глупости или невежестве. Но все же характерна для Державина прежде всего тонкая лирическая шутка - легкая ирония. Вот как утешает Венера страдания своего младенца Купидона, укушенного пчелой:
«Суди ж: коль так пчелы
Тебя терзает жало,
Что ж твой удар стрелы?»
Так шутит уже не рядовой гвардии, кутилка-стихоплет, а придворный поэт, призванный услаждать своими стихами изысканный слух царицы и ее фаворитов. Но элегантная манерность в духе классицизма не кажется у Державина приторной:
Если б милые девицы
Так могли летать, как птицы,
И садились на сучках,
Я желал бы быть сучочком,
Чтобы тысячам девочкам
На моих сидеть ветвях.
Необычайная мелодичность этого стиха привлекала многих композиторов, стих превратился в песню, в которой народные исполнители шлифовали слова до тех пор, пока песню в двадцатом веке не стали прокатывать по трактирам уже под видом городско-
го романса. Державин довел лирическую шутку до классического совершенства, но все же главной музой его была сатира:
Поймали птичку голосисту
И ну сжимать ее рукой.
Пищит бедняжка вместо свисту;
А ей твердят: «Пой, птичка, пой!»
В этом элегантном скетче больше личного мужества и бесстрашия, чем поэтического мастерства. Так поэт ответил на настойчивые напоминания императрицы Екатерины Великой посвятить ей еще одну оду, достойную прежней «Фелицы». Видно, прав был Пушкин, которого Державин «заметил и, в гроб сходя, благословил», что «служенье муз не терпит суеты»... канцелярской.